Я много раз бился о глобус

В его крови четырнадцать поколений Забайкальских казаков. Сколько бы лет не исполнилось – на удивление молод, свеж и подтянут. В воде не тонет и в огне не горит. Знает секрет стопроцентного восстановления после травм, не совместимых с активной жизнью. В свободное от работы время высаживает деревья вокруг ведомственного дома.

База БПСО, посёлок Никола, высадка деревьев.

В службу спасения Александр Размахнин – спасатель, десантник и водолаз – пришел после 30-ти и работает здесь уже четверть века. Сначала Читинская областная поисково-спасательная служба, теперь Байкальский поисково-спасательный отряд. До этого прыгал, летал, занимался спортом. «Я много раз бился о глобус», – так он шутит о своей любви к парашютному десантированию. Одиннадцать полных отказов.

ПРО НЕБО

– Полный отказ — это когда парашютный купол не выходит из ранца. Частичные отказы – это обрыв строп, разрыв основного купола, купол не полностью вышел или произошло неравномерное раскрытие купола с прогрессирующей закруткой. Тебя закручивает, надо успеть отцепиться и открыть запаску. Сложнее, когда работаешь в группе, например в «этажерке». Один выше другого и два купола завязались. До земли мало времени, тебе надо распутаться, выйти и открыть запасной купол. Проще, если один. А когда группа, тут уже отвечаешь за каждого, – поясняет Александр.

– Как можно заставить себя снова выпрыгнуть из самолета после неудачного раскрытия?

– На учебных сборах, как правило, прыгаешь 12-15 раз. До 18 прыжков в день. Если у тебя отказ, существует правило – сразу собираешься и запрыгиваешь снова. Это сложнее, но, если ты с отказом уедешь, начинаешь мысли гонять. Бывало, прыгнул – отказ. На запаске приземляешься, уложился, снова прыгаешь – опять отказ. Снова укладываешься и прыгаешь. До тех пор, пока основной не раскроется. Но это случается чрезвычайно редко. У меня было такое.

В небе над Читой.

– Были травмы, полученные во время жесткого приземления?

– Да, клиническая смерть была. Низко раскрылся и купол не наполнился до конца. Головой ударился.

– Клиническая смерть дала тебе какой-то новый опыт?

– Я дважды пережил клиническую смерть. Начинаешь ценить жизнь по-другому. Лежишь и хочется уже ходить по Земле, как все люди. Трава зеленая, небо синее, люди, семья. Просто жить, общаться. И никуда не лезть. Ценишь по-другому простые отношения. Но встаешь на ноги и, конечно, опять лезешь в самолёт.

После приземления.

– Что человек получает в небе?

– Адреналин, наверное, и возможность испытать себя. Преодоление страха. Через него нужно перешагнуть. Иногда на сборах так вырабатываешься, выходишь на высоте 4,5 км, а сам уже чуть не спишь. Вылетел, а какое задание у тебя – забыл. Секунд пять падаешь, вспоминаешь. Начинаешь крутить спирали, сальто.

– Как часто ты бывал между жизнь и смертью?

ПРО ТО, КАК ПОГИБАЛ

– На Японском море тонул. Добывал гребешка, в водолазном костюме с воздухом. Баркас нас разбрасывал метров через двести-триста, и мы добываем трепан. Он уходит на берег и потом идет нас собирает обратно. Ты находишься в полной автономности. Если что случится тебе никто не поможет. У меня молния лопнула на костюме, сзади, вода за ворот налилась, и все, всплыть не могу. Кислорода немного осталось, минут на 20. Жилет поддува «травит». Сухой костюм сбросить невозможно. Он воду если набирает, то его не снять. Баллоны, всё снаряжение сбросил, поддувался-поддувался, осталось очков пять-десять, тут лодочник пришел, вытащил меня.

Японское море, 2000 год.

– То есть повезло.

– Да. Ну и в шторм попадал. Внизу работаешь, чувствуешь – потемнело, начало болтать. Всплываешь – картина Айвазовского «Девятый вал», волны высотой метров пять и все серое вокруг. Болтаешься, лодочник тебя найти не может. Ласту на руку надеваешь, когда волна поднимает, машешь чтоб кто-то заметил.

На озере Арахлей однажды чуть не утонул. Выплывал на одних руках. Туловище свело. С одной стороны озера сборы были, с другой лагерь стоял, где жена ждала. Я отработаю день – приезжаю к ней. Не поехал на машине, решил плыть на каяке. Лето, тепло, погода хорошая, ничего не предвещало. Вдруг шторм. В каяке выбило шланги поддува, начал тонуть. Я поплыл, за собой тащил сумку с одеждой, продуктами, весло и каяк. Плыл в одну сторону, ориентир взял. Минут сорок проплыл, смотрю – на одном месте торчу. Развернулся, в другую сторону поплыл. Чувствую силы теряю, захлебываюсь. Волна. Сначала вещи бросил. Потом бросил чехол от каяка. Потом понял, что я уже никуда не доплыву, ни туда, ни туда. Начал тонуть, захлебываюсь уже, ноги свело, устал бороться. И пришло такое чувство – опустошение. Равнодушие. А потом представил, как я утонул и меня бормыш жрет, так жалко себя стало! Я разозлился: «Да фиг вам!», – поплыл дальше. Иногда на весло голову клал, отдыхал. Каяк с собой тащил. К берегу подплываю, кричу. Никто не слышит: ветер, шторм, буря. Меня заметила молодая отдыхающая пара. Они рискнули, поплыли на резиновой лодке, вытащили меня. Говорят: «Тебя Бог спас. Что-то хорошее в жизни должен сделать». И в парашютном спорте мне так же говорили: «Ты то руку, то ногу сломаешь. Все падаешь и выживаешь. Надо задуматься. Бог бережет тебя. Еще не все сделал, видимо».

Когда через подобные моменты проходишь – себя уважаешь, сильнее чувствуешь. На такие мелочи как ссоры, интриги, обиды – всю эту нашу суету, уже не обращаешь внимания.

В подобных ситуациях, говорят, вся жизнь за секунду пролетает перед глазами. У меня такого не было. Там чисто по пунктам выходишь из ситуации. Парашют отказывает и всё, как на земле тебя учили, за доли секунды делаешь шаг за шагом. Просто на автомате.

– Умение быстро принимать решение пригодилось тебе в работе спасателя?

ПРО РАБОТУ

– Конечно. Ведь в нашей работе все ситуации нестандартные. Каждая спасработа уникальна. Даже, казалось бы, повторяющиеся, одинаковые работы: ДТП или бытовые (двери открываешь, из колодца достаешь собаку или человека). Почему мне нравится эта работа? Потому что в то время, как кто-то еще стоит в ступоре, ты уже знаешь, как решить проблему, какие шаги предпринять. Время решает всё.

Пещера Долганская яма, спелеологические учебно-тренировочные сборы, Республика Бурятия, Баунтовский район, 1995 год.

Я в Чите зачастую был переговорщиком. Суицидники с крыши прыгали, мы приезжали, я разговаривал. Вытаскивали человека. Один раз только не удалось 12-тилетнего парнишку уговорить. А так, парень, класс 7-8, безответная любовь: «Она меня не любит. Я с крыши прыгну. Не подходите». Начинаешь издалека, чаще всего срабатывало, когда говорил – у меня такое же было. Он – а как? Рассказываешь ему, а сам – ближе, ближе. Говоришь: «Тебе жизнь одна была дана Богом, ты ее разменял. Сдался». Так потихоньку говоришь, смотришь, он сидит, ты уже рядом с ним. Разговариваешь. Начинает плакать. Это уже хорошо. Где-то силой выдергиваешь.

1995 год, Нефтегорск, ликвидация последствий землетрясения.

Тётку одну вспоминаю, у нее было весеннее обострение. Люди с неустойчивой психикой в межсезонье чувствуют себя хуже. Сообщают, что женщина на пятом этаже хочет с балкона спрыгнуть. Внизу сын, говорит: она не пускает никого в квартиру. Я сыну сказал, ты снизу с ней разговаривай, отвлекай. Сами через подъезд прошли, залетели, вытащили ее.

На вершине горы Мунку-Сардык, горная подготовка, 2006 год.

Другой вызов: окна зарешечены, дверь сейфовая, милиция, скорая помощь, при каждой попытке открыть дверь, женщина кричит – я выброшу ребенка в форточку. Месяца три ребенку. Окна все зарешечены, кроме кухонной вертикальной форточки. Переговоры ни к чему не приводят. Я с крыши просто на веревке маятник рассчитал, прыгаю и попадаю в эту форточку. Залетаю через стекло. Быстро отстегиваюсь, в комнату – там ребенок, распелёнатый лежит, весь обмоченный, вялый, не кормленый, не кричит уже. Глаза пустые. Она в туалет вышла. Дверь открыл изнутри, ребенка спасли.

Учебные погружения, бухта Сенная, Иркутский район, 2011 год.

Вместо заложника себя предлагал. Мужик, взял в заложники своего родственника. Спецназ переговоры ведет, мы тоже. Спрашиваешь – зачем ты это? Он — вот, долги, семью выселяют, меня убьют. Ты ему говоришь – тебя убьют сейчас, при попытке. Предложил ему: давай ты его отпускаешь, а я захожу. Он выпустил заложника, я зашел. Мы с ним говорили-говорили, он сдался.

– Это у тебя врожденные такие качества или приобретенные? Умение расположить людей.

– Это наработанное, я считаю. Я тоже как-то думал об этом, может быть, человек, когда доходит несколько раз до точки невозврата и все же возвращается, эти все ступеньки знает, все же элементарно. Конечно, с психически нездоровым человеком трудно разговаривать. Хотя и с ними тоже можно. А нормальный, здоровый человек, когда ты с ним говоришь, он в тебе это чувствует, что ты понимаешь, о чем говоришь. Если семья, дети есть, где-то на этом можно сыграть.

По улице едем с вызова, на перекрестке встали, к нам выбегает парнишка. Лицо избито, одежда порвана. Меня, говорит, обидели, два человека побили. Отняли деньги, телефон, вещи. Ну мы чё? Вперёд! Развернулись и поехали. Машину во двор ставим, забегаем — вот они.

– Хотя это не ваша компетенция.

– У нас в Забайкалье считается, что это наша компетенция. Мы помогаем людям в любых ситуациях. В общем, побежали, догнали их. Они с ножами. Мы драться начали. Уложили их. Оказались рецидивисты. Мы на суде показания давали. Им дали по пять лет. Такие преступники серьезные, а на суде такие красивенькие, чистенько одеты. Тот, за которого мы заступались, он даже на суд не приехал. Они его купили. Испугался мафии читинской. А мне пообещали: с зоны придем, найдем тебя, накажем. Я номер телефонный свой дал. Может скоро придут.

Ну и так, все большие ЧС: Нефтегорск, «Руслан», наводнения.

1997 год, вылет читинских спасателей в Иркутск, на спасработы в месте падения самолета «Руслан».

Говорят, люди черствеют со временем. К чужой боли равнодушные становятся. Но по себе я не вижу этого. И к службе я не охладел.

– Как ты восстанавливался после серьезных травм?

ПРО ВОССТАНОВЛЕНИЕ

– 15 марта 1990 года я разбился на машине. Сердце завели, привезли в больницу, и я три дня пролежал в коридоре на каталке. На меня махнули рукой: «Не жилец». Кровоизлияние в мозг пошло, в коме был. Черепно-мозговая травма, ноги переломаны и травма груди. На третий день очнулся – я уже в палате лежал. Ну и все, мне потом говорят – ты инвалид. Инвалидность дали. Тебе нельзя то, нельзя это. Короче, жить нельзя. Я помню, без «Элениума» не мог жить. Потому что головные боли сильные были. А раньше «Элениум» только по рецепту продавался. Очнулся, в палате лежу с такими же мужиками. Тоже будущие инвалиды. Я Мересьева вспомнил, и Дикуля вспомнил. Думаю, как же так-то? Мне 24. Начал понимать, что дальше не смогу жить, прыгать, тем более ходить. Две недели пролежал и попросился уйти. Девушка моя меня забрала. Я написал расписку что всю ответственность беру на себя и начал жить. А летом мы поехали на легкоатлетические сборы на озеро Арахлей. Понятно, что это бег, прыжки, плавание и все остальное.

– То есть за три месяца ты полностью восстановил прежнюю форму?

– У меня была цель, я должен был жениться на той девушке. Поэтому я поехал на сборы, диагноз скрыл. Понимал, что буду от них отставать, и чего-то не смогу вообще сделать. Думаю, ну его нафиг, не хочу жить как растение! Я приехал, у меня был такой пояс с грузами в 25 кг, начал утром и вечером по 20-30 км бегать. И чувствую – я тяну, а ребята подыхают. Я 25 км пробегу и в озеро, плавать. Думаю: ну, хорошо! Вот оно когда уважение к себе появляется!

– С чего начинается твой день?

ПРО СЕКРЕТЫ МОЛОДОСТИ

– С зарядки. Обыкновенная, классическая советская разминка. Потом точечный массаж. Потом гимнастика «Пять тибетских жемчужин» и пробежка пять километров.

– Какой у тебя режим дня?

– Утром чай травяной попьешь и всё. Режима как такового нет, могу не спать, могу позволить себе подольше поспать. По питанию тоже ничего особенного нет. Все должно быть свежим и много жидкости пью. Молочные продукты совсем не употребляю. Больше двадцати лет. Наслушался, что молоко вредно, слизь образуется в организме и всё, как отрезало. А вообще, самое главное – это настрой, с которым ты кушаешь пищу.

– Кто в тебя заложил твой характер? Кому ты благодарен?

– Конечно, родители прежде всего, и я думаю на генетическом уровне тоже многое передалось. Батя спортсмен был, мать дала жесткость, честность и порядочность. Где бы ты ни был, какой бы пост ни занимал – оставайся человеком. Не всегда я этому правилу следовал, правда. Когда стал начальником отряда, принимал пацанов на работу, по началу мерил их своей мерой: я могу – а ты не можешь, как это? Пятнадцать раз отжаться и пробежать 40 км, что-то еще. Я не понимал этого. А потом пришло осознание, что все люди разные. Мать что еще привила мне? Первым делом доброта. Само собой из этих кубиков складывается совесть. Армия тоже много дала.

1993 год, ВДВ, 11 отдельная десантно-штурмовая бригада, город Могоча, Читинская область, Забайкальский край.

Я к армии готовился с 15 лет, прыгал с парашютом, бегал, занимался. Просился в ВДВ. Так как занимался в ДОСААФ. Для меня армия была как пионерский лагерь. Мне все нравилось. Тяжело было, многих комиссовали, кто-то погиб, но чем отличается читинский призывник от других – ты уже духом готов к испытаниям. Мы не избалованы были, кроме телогрейки, сала и хлеба ничего не видели. А западники, особенно, им же тяжело было. Нам легче давалось все. Я много дрался в начале. Дважды в день стычки были. Со своими дрался и с «дедами» дрался. На четвертый день службы сержант позвал в туалет, хотел мне морду набить, ну я его положил. В учебке еще было. Плитка вся в крови. В армии 45 секунд отбой. Я отбивался, и его задел случайно. Вот я спал, дневальным меня поднял, тебя в туалет зовут. Я зашел и мне сразу в торец. Они не привыкли, что им отпор дают, а я давай им всем. Кличку дали «Чиф Дикий». А потом уже слава за тобой закрепляется и все.

– У тебя были все предпосылки для карьеры в криминальном мире. Что тебя удержало?

– Мне в школе всегда говорили: тебе одна дорога – тюрьма. Потому что полное неподчинение было. Никаких авторитетов. Я про себя думал: ну нет, не может быть. Вообще, для меня идеальной по складу характера была бы карьера военного. Мне говорили в армии – оставайся. А я вместе с одноклассниками домой поехал. Сейчас я понимаю, что сделал бы карьеру там.

– В чем смысл жизни?

ПРО СМЫСЛ ЖИЗНИ

– Не знаю, можно штампами отвечать: добро творить, мир улучшать, как многие говорят. Кто его знает? Нести свой крест, какой есть. Не знаю, не скажу. Единственное что знаю точно — все твои мысли, они реализуются. Это только вопрос времени. Год, пять, десять, пятнадцать. И твои ошибочные шаги — они тоже возвращаются тебе, зачастую бумерангом. Желательно, поэтому, чтобы они были хорошие.

Александр Размахнин, спасатель 1 класса Байкальского поисково-спасательного отряда, женат, воспитывает троих детей.

Беседовала Алёна Марьясова

Фото из архива Александра Размахнина